[Stochastic]

Название: Осколок Мекки
Автор: stochastic
Персонажи/Пейринги: Джемаль/Фейсал, Т.Э.Лоуренс
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: ангст


Пять раз в день. Молиться. Мечтать. Заглядывать за горизонт и надеяться. Много или мало? Часто или редко? Пять раз в день ему позволено быть самим сабой. Порядок к которому он привык едва ли не раньше, чем научился самостоятельно справлять нужду. Пять раз в день, повернув лицо к Мекке, Фейсал совершал паломничество к самому себе.
Южный ветер с пустыни звенел в проводах. Красное солнце скользило по плоским крышам Дамаска. Во дворах лаяли собаки.
- Англичане уже ответили вам? - вкрадчивый шепот Джемаля звучал обвинительно. Фейсала передернуло от его теплого дыхания и прикосновений.
Утренний свет пробивался сквозь ставни, узорами ложился на разбросанные одеяла и подушки. Шелк постели сохранял ночную сырость и влажное тепло тел.
Фейсал перевернулся на спину и оказался лицом к лицу с нависшим над ним Джемалем.
- А вам? - он знал чего Джемаль ждет от него — споров и ссор.
Больше полугода они играли в игру, которая одному позволяла чувствовать себя царем горы, второму - самой ловкой на свете мышкой прячущейся от кошки. Единственным, что их на самом деле объединяло, были воспоминания - оба слишком хорошо помнили Константинополь и не могли забыть заигравшегося в бога султана. До того, как возненавидеть друг друга, они ненавидели Абдул Хамида. Почти всю сознательную жизнь Фейсал провел в «почетном» плену при дворе турецкого султана. Стоило ли удивляться, что и теперь он уютно чувствовал себя в роли заложника?
Пленники из рода пророка Мухаммеда восемнадцать лет были дополнительным символом абсолютной власти в Османской империи. Стоило удивляться, что свергнувший султана человек захотел украсить свою корону тем же драгоценным камнем? Потомок пророка, кушающий с его руки, на цепи у его трона. Пусть трон и умозрительный. Пусть его приходится делить с двумя эмирами. Фейсал знал, Джемалю нужен свой маленький осколок Мекки.
Когда Фейсал появился в Дамаске, Джемаль смотрел на него чаще, чем поворачивал лицо к Мекке. Надеялся повлиять через сына на отца и заставить наконец упрямого короля Мекки признать войну против англичан и французов джихадом? Верил, что благословение святой земли поднимет боевой дух его измотанной затянувшейся войной армии? Желал увеличить свой авторитет перед народом, удерживая при себе потомка пророка? Или, может, просто искал утешения, разыгрывая из себя жестокого султана, которому прислуживает правнук Мухаммеда?
Фейсал щедро подпитывал каждую из его иллюзий. Сопротивлялся, пробуждая в эмире гордость победы. Дерзил, позволяя тому насладиться ролью властного судьи. И, наконец, подчинялся, взращивая в душе эмира беспечную веру в собственное превосходство. Морочил голову день за днем, вовлекая в игрушечную войну, тешащую самолюбие и отвлекающую от войны настоящей. Старые воспоминания помогали обоим сжиться со знакомыми ролями. Ролями, по которым оба тосковали и в которых чувствовали себя уютно. Отыгрывая старое, они примирялись с новым.
Фейсал ощущал свою связь с Джемалем почти физически — иногда она оборачивалась мучительной тянущейся болью, иногда - скручивающей внутренности злостью, приправленной стыдом, сожалением и возбуждением, перемешанным со страхом.
В военном штабе, когда они просматривали и выслушивали доклады разведчиков, было особенно заметно, что искусству войны их учили одни и те же учителя. И даже за насмешками, которыми Джемаль осыпал Фейсала на людях, ему не удавалось скрыть досаду.
- Генерал фон Неедорф, вы знакомы с Фейсалом, принцем Мекки? - паясничал Джемаль перед немцем. - Его отец восемнадцать лет лизал задницу султану Абдул Хамиду, теперь его сын прислуживает мне.
Так уж получалось, что в Дамаске было всего двое человек, способных одинаково трезво оценить интересы европейцев и особенности восточного характера. И как бы противно это ни было великому сирийскому эмиру Джемаль-паше, заложник из Мекки был единственным, к чьему мнению он иногда прислушивался. Тем отвратительнее было мнимое взаимопонимание, чем больше слухов о готовящемся мятеже ходило по Дамаску.
- Чем занимается твой брат в Медине? - спрашивал Джемаль, расстегивая вечером китель Фейсала.
- Собирает войско, готовое поддержать тебя по первому зову, - отвечал Фейсал.
Он врал всегда, если его лицо не было повернуто к Мекке. И даже лицом к Мекке он не произносил правду вслух.
Ложь была прозрачной печатью на их негласном договоре — они вместе, пока один врет, а второй принимает его ложь. Связанные прошлым, запутавшиеся в настоящем, полном миражей, честолюбивых планов и надежд, они ожидали приближения будущего, которое сделает их врагами. По сути, они уже враждовали: Джемаль организовывал карательные экспедиции против арабов, Фейсал подбивал на мятеж турецкую армию и дожидался подходящего момента, чтобы нанести эмиру удар в спину. Но пока момент не пришел, они были слишком слабы и эгоистичны, чтобы отказывать себе в удобстве и удовольствии играть те роли, к которым привыкли. Иногда, обращая взгляд к святой земле и чувствуя как между ног стекает сперма, Фейсал смеялся над собой, представляя себя во главе арабского движения за свободу. Неужели его великое происхождение затмит привычки? Волшебная кровь пророка, якобы текущая в его венах, поможет забыть восемнадцать лет рабства, детство и юность шута и заложника при султане? Разве он верил в чудеса? Или ему и не нужно верить? Достаточно, если другие поверят в него? Но кто поверит в пророка, который сам не верит в себя? Хочешь получить их сердце - отдай им свое тело? К черту веру, все, что Фейсалу нужно - это надежда, что однажды, повернув лицо к Мекке, он скажет правду.
Стоя в облаке пыли, летящей из под копыт верблюжьих отрядов, рядом с Джемалем, Фейсал знал, что эта армия принадлежит им обоим. Формально арабские части подчинялись паше, сердца солдат ждали призыва к восстанию.
Обычно эмир был груб и настойчив. Его неожиданная нежность, медлительные ласки всегда внушали беспокойство и Фейсал извивался на простынях, словно просил большего, подставляя чувствительную кожу под широкие ладони.
Они оба носили мундиры генералов турецкой армии. Возможно, Фейсалу было бы легче, будь он ниже по званию? Он с нетерпением ждал дня, когда избавится от генеральского кителя, и одной ложью в его жизни станет меньше.
Перед домом Джемаль-паши босоногие дети забрасывали камнями хромую собаку. Ветер нес запах гниения от реки. Над головой кружили вороны. Базарная площадь тонула в тишине.
Будущее приближалось с неумолимостью песчаной бури. Как бы ни хотелось Фейсалу закрыть глаза, он не отрываясь смотрел на поднимающихся на эшафот людей. Большинство членов тайного общества за освобождение Сирии «Фетах» были стариками, друзьями его отца, которые из своего кармана выплачивали жалованье голодранцам собиравшимся под знаменами в Медине. Каждый из тех, перед чьим лицом сейчас раскачивалась веревочная петля, верил в великое предназначение Фейсала.
Босые, без головных платков, в простых рубахах без поясов, они походили на нищих. На рабов.
Словно угадав его мысли, Джемаль положил руку на плечо Фейсала и подтолкнул его к плахе, чтобы он мог почувствовать исходящий от приговоренных к смерти запах нечистот и страха.
- Мы перехватили бумаги французского консула, - прошептал Джемаль. - Жаль, там не назывались имена всех заговорщиков.
Старый лекарь с изуродованными подагрой пальцами смотрел поверх головы Фейсала. Взгляд старика был обращен к Мекке. Каждый раз, принимая Фейсала в своем доме, он на прощанье говорил о своей тоске по святым местам и о том, как сильно мечтает перед смертью совершить паломничество.
- Под пытками они отрицали твое участие в заговоре, - Джемаль вжал ладонь между лопаток Фейсала. - Я обещал им жизнь, если они покажут на тебя...
- Ты поплатишься за это...
- Ты тоже, - ответил паша.
Фейсалу чудилось, что волокна веревки врезаются в его шею, и земля уходила из под ног, когда открывался люк. Не дыша он смотрел, как дергаются в предсмертных конвульсиях те, кто признавали в нем пророка.
Он знал, что сирийцы умирали из-за его медлительности. Из-за того, что его отец и братья, как многоглавый змий, не могли принять решение, не могли договориться, спорили. Искали союзников, ждали ослабления Турции. Надеялись на чудо? Не спешили поднимать оружие. Оправдывало ли их то, что у их людей не хватало того самого оружия? Что армия была не организована? Что командиры враждовали между собой? И сам Фейсал больше всего на свете боялся, что восстание, начавшееся с поражения, никто не поддержит?
Он убеждал всех, что начинать нужно с победы, и теперь они начали с крови. Чего он добился? Того, что Джамель начал все за него? Потому что Фейсал оказался слаб?
Казни продолжились. Фейсал снова и снова стоял рядом с плахой. Джемаль с интересом наблюдал за ним на площади, а за закрытыми дверями своей спальни попеременно пытал то нежностью, то грубостью, не причиняя настоящей боли, которой хотел Фейсал.
- На самом деле, - говорил Джемаль, прижимаясь сзади к Фейсалу и упираясь подбородком в его затылок, - они предали не только меня, но и тебя. Чем французы и англичане лучше турок? Сирийцы готовы были стать их вассалами, лишь бы христиане помогли уничтожить нас.
За всю свою жизнь Фейсал сорвался лишь раз, в день, когда на площади было особенно жарко. Он давно утратил сон и аппетит. И когда начал кричать, он уже не мог остановиться, в голос проклиная Джемаля и желая смерти его роду. Даже пощечины Джемаля не заткнули принца, привыкшего к роли раба, заложника и шута. Народ показывал на него пальцами. Но это даже близко не было похоже на позор, которого хотел Фейсал.
Приезд в Дамаск Энвера-паши стал неожиданностью для всех. Распивая вино в гостиной, двое из трех правителей великой османской империи говорили о депортации армян и высмеивали трусливых арабов. Фейсал пропустил момент, когда родилась идея устроить инспекцию арабскому гарнизону в Медине.
Поездка верхом через однообразный пустынный ландшафт успокаивала. Фейсал будто пребывал в спячке, ни с кем не разговаривал, ни на что не обращал внимание. Поворачивая лицо к Мекке, молился о том, чтобы бог дал ему возможность провести оставшуюся жизнь в дороге, в седле.
Арабский гарнизон в Медине показался миражом. Арабские командиры твердили, что готовы к восстанию, а Фейсал замечал лишь то, как хорошо сидят на них турецкие мундиры. Они призывали убить Джемаля и Энвера, но Фейсал неотрывно смотрел в сторону Мекки.
- Гости от Аллаха. И мы не тронем их, - Фейсал сжимал рукоятку сабли, мечтая увидеть смерть Джемаля.
Они послушались его, хоть и считали слепое подчинение законам гостеприимства глупостью, противоречащей военным целям. Позже Абдулла, не скрывая своего презрения к Фейсалу, назвал его поступок слабостью.
Но впервые в жизни Фейсал не стыдился своей слабости. Смотреть на Мекку и поступить по чести, разве не этого он всегда хотел? Фейсал не понимал, почему бог, не щадящий ни детей, ни праведников, решил щедро наградить его за единственный верный поступок, послав ему англичанина.
Будучи ниже Фейсала на голову, Лоуренс обладал поразительной энергией и заражал ею всех вокруг. Он был одновременно и наказанием для Фейсала, и благословением. Всем сердцем Фейсал хотел видеть в пришедшем из далекой земли светлоглазом человеке пророка. Но Лоуренс уже выбрал пророка, и Фейсалу нечего было противопоставить его вере. Фейсал разучился смотреть в сторону Мекки, теперь он смотрел на Лоуренса и иногда, оставаясь с ним наедине, вслух признавался в своих грехах.

@темы: слэш, фик, Т.Э. Лоуренс, ангст, Фейсал