[noprisoners]

Название: Миражи.
Автор: Stochastic
Бета: myowlet
Жанр: военная драма.
Размер: 39000 слов
Персонажи: Лоуренс, Фейсал, Ауда абу Тайи, Алленби, Клейтон, Гарланд и др.
Рейтинг: NC-17
Саммари: слэшный пересказ Арабского восстания 1916-1918г.
Предупреждения: искажения и упрощения истории.

Глава первая
Мир полон тайн. Нэд уяснил это в семь лет. Чтобы разгадать самые интересные загадки, нужно потрудиться — ему пришлось балансировать на хромоногом табурете, дотягиваясь до верхней полки кухонного шкафа, где мама прятала свои секреты. Ищущий сокровища ребенок должен был разочароваться, обнаружив в запертой шкатулке бумаги. Но Нэд, затаив дыхание, всматривался в буквы и цифры, выискивая в них порядок. Шелест бумаг в тишине пустого дома звучал необычно, словно принадлежал другому, незнакомому миру. В привычном мире Нэда сопровождали другие звуки — стук копыт по мостовой, скрип телег, людские крики, смех и плач, удары молотка, звон церковных колоколов. Как зачарованный, он прислушивался к шороху бумаги и оглядывался вокруг — он все еще стоял на табурете и впервые смотрел на знакомую комнату с высоты взрослого. Позабыв о своем желании увидеть в цифрах порядок, Нэд задумался о запретах.
Нарушение запретов всегда наказуемо, он знал об этом. Хлопок двери заставил мальчика вздрогнуть. Возможно, у него хватило бы времени положить бумаги в коробку и захлопнуть шкафчик, но мысль о лжи внушала отвращение. Он спрыгнул на пол - привычнее будет просить прощения, глядя на мать снизу вверх. Половица в коридоре скрипнула, раздался приглушенный вздох, настенные часы щелкнули.
- Почтальон не приходил? - в ее голосе слышалась усталость.
Момент когда мать ступила в пятно солнечного света посреди комнаты, Нэд воспринял как сигнал для исповеди.
-Прости меня, я открыл твой шкаф, - его голос прозвучал слишком громко, слишком звонко и слишком вызывающе. - Я видел, как ты что-то прятала, и не смог удержаться. Мне очень стыдно. Прости.
Время растянулось вокруг Нэда. Он верил, Библия не врет, и раскаяние поможет ему получить прощение.
Но его мама думала по-другому, она развернулась и пошла за розгами.
- Избалованные мальчики вредят себе и подводят других.
Она двигалась очень медленно, чтобы провинившийся мальчик успел подумать о связи вины и наказания. Нэд хорошо знал, что его ждет.
День начался с криков петухов и стука дождевых капель в окно. На улице ветер гнул деревья. Не испорченные грубостью взросления, голоса восьмилетних мальчиков под сводами собора звенели волшебной, головокружительной чистотой. Набирая воздух в легкие, Нэд рассматривал цветные витражи. Несмотря на пасмурный день, красное стекло вспыхивало алыми искрами, зеленые осколки затягивали взгляд в свою глубину. Рисунок казался живым и дышал в такт с Нэдом. Наверное, мозаичным ангелам нравилось пение детей.
Двери церкви скрипнули, старый Билл принес дрова для священника. Сквозняк пошевелил светлые волосы стоявшего в первом ряду мальчика. Забыв о витражах и мозаике, Нэд не мог оторвать взгляд от аккуратной макушки и розовых кончиков ушей. Мальчика звали Питер. Подвижный в играх, он часами мог стоять без движения на службе, словно связанный невидимыми путами. Питер повернул голову, и Нэд увидел тонкий профиль, бледные щеки и движущиеся алые губы. Но самым удивительным были волосы: соломенные пряди обрамляли лицо, беспорядочно, тонкими завитками падали на лоб, гладили щеки. Нэд испытал странное восхищение, ничего прекраснее за свою короткую жизнь он не видел.
Целый день он ходил как заколдованный, не в силах ни на чем сосредоточиться, в глубине души лелея неосознанное до конца желание прикоснуться к белым невесомым волосам.
Грезя наяву, Нэд пропустил обед, засиделся в библиотеке. В темноте пробираясь в комнату мальчиков, он перевернул ведро с водой и промочил ноги. За окном завывал ветер, вдалеке лаяли собаки. В одном из темных боковых коридоров Нэд заметил сгорбленную фигуру. Воображение нарисовало монстра, и, ведомый азартом исследователя, Нэд подкрался ближе. Из меленького окошка под потолком падала полоска лунного света. Мужчина в длинной рясе отстранился от стены, и Нэд увидел белокурую головку за плечом взрослого. Отчего-то сердце забилось быстрее. Взрослый склонился к ребенку, и Нэд услышал сперва шумный вдох, потом тихий стон, а затем все потонуло в мерзком мокром звуке. Оглушенный Нэд не смог уйти сразу, стоял и смотрел, как губы взрослого елозят по лицу ребенка.
Быстрый бег по просторным коридорам не согрел, и Нэд стучал зубами от холода, забираясь в кровать. Рядом посапывали и вздыхали во сне одиннадцать мальчиков. Дождевые капли стучали по подоконнику. В щель между плотными шторами заглядывала луна.
Нэд заснул только под утро. Ему снилось, что он сидит на полу. Без одежды, словно он только что вышел из бани. Свет падал откуда-то сверху, но запрокинув голову, Нэд не смог рассмотреть его источник. Как и не мог различить размеры теплой комнаты в которой оказался. Он заметил движение в темноте. Тени вышли на свет и превратились в мужчин. Все они выглядели по-разному: улыбчивые и хмурые, как булочник Стиви, высокие, как отец, и низкорослые, как шарманщик, которого Нэд видел на ярмарке, с юношеским пушком на щеках, с сединой в бородах. Незнакомцев объединяло одно — они хотел прикоснуться к Нэду. А он не мог отклониться от тянущихся со всех сторон к нему рук. Некоторые прикосновения напоминали ласку, некоторые - прощупывания лекаря. Нэду было щекотно, но смеяться не хотелось. Кожа покрылась мурашками. Чужие руки скользили по его худому телу, без стеснения проникая в самые стыдные, сокровенные места.
Утром, стоя под сводами церкви, Нэд чувствовал себя больным. День выдался солнечным и цветные витражи до слез раздражали глаза своим сиянием. Питер стоял рядом, светлые кудри змеились по его щекам и шее. Питер фальшивил, из его голоса пропала чистота.
Городские дороги во Франции были вымощены кирпичом, в селах их присыпали песком, между деревнями и городами на дорогах кружилась пыль. С одной стороны загородной дороги всегда мелькал лес или золотистое поле. Нэду нравилось сравнивать жителей Франции с картой их страны. Большие города отражали жизненные цели, мечты о достатке и благополучии. Пустоши, леса и широкие поля воплощали страсти и желания.
Несмотря на отсутствие денег, путешествие дарило чувство свободы. Впервые в жизни Нэда окружали только незнакомые люди. С ними он сам чувствовал себя незнакомцем. Он мог сочинить свою собственную легенду, и поблизости не было никого, кто упрекнул бы его во лжи. Особенно хорошо грезилось по утрам. И, поглощая в очередном ресторанчике омлет, Нэд рассказывал:
- Мой отец был богат и знаменит в графстве Йоркшир. Много лет назад у него было все — большой замок, красавица жена, место в палате лордов и благосклонность самого короля Георга. Но, к сожалению, успехи моего отца злили его завистливого и менее удачливого брата. Однажды, прокравшись в замок, он подсыпал яд в бокал моего отца. Мой отец умер в муках через три дня, оставив красавицу жену с малолетним сыном на руках управлять большим поместьем.
В ресторане с белыми скатертями пахло свежими булками и полевыми цветами. Обслуживающий гостей мальчик слушал с приоткрытым от удивления ртом, круглолицая кухарка сочувственно качала головой в такт словам молодого чужеземца. Старичок, жующий батон за соседним столиком, недовольно щурился. Две школьницы с яркими лентами в волосах не моргая смотрели на рассказчика.
- Замок пришел в упадок. Моя мать работала не покладая рук, но наши долги росли. И тогда мой дядя, брат моего отца и его убийца предложил свою помощь. Он предложил моей матери выйти за него. И бедная женщина, ничего не знавшая о его коварстве, согласилась.
Нэд сам почти верил своей истории.
- Бедная женщина, - вторила ему кухарка.
- А как ваш отчим обращался с вами? - выдохнул мальчик
- Меня он ненавидел, ведь я во всем был похож на отца.
- Но как же вы узнали о предательстве? - спросил старик, поправляя свой потертый сюртук.
- Я видел своего отца во сне. И он мне рассказал, как коварно был отравлен собственным братом, - драма достигла апогея, увлеченный Нэд перевел дыхание. - Потом я поговорил со старым слугой, и его рассказ подтвердил мои догадки.
Зрители вздыхали, пожимали плечами, ругались и качали головой. На их лицах сочувствие сменялось сомнением и сожалением.
На подоконник приземлился воробей. Бродившая между столами кошка потерлась о ноги Нэда.
- Послушайте моего совета, молодой человек, - тучная кухарка шумно опустилась на стул рядом с Нэдом, - забудьте эту ужасную историю. Не портьте жизнь себе и вашей несчастной матери. Не мучайте себя.
Нэд смеялся, покидая деревню, впервые он чувствовал, что может быть кем захочет.
Оксфордский университет начался с перевода греческих философов в колледжах Баллиол и Мертон. С тринадцатого века молодежь здесь стремилась к открытиям и тяготела к новым идеям переворачивающим общественные устои. Друзья Нэда цитировали Рембо, сочувствовали Уайльду, спорили об идеях Маркса и говорили о свободе в светлых комнатах университета с окнами выходящими на башню ратуши и церковь св. Марии. Вечерами в душных полуподвальных пабах эти разговоры приобретали особенную откровенность.
Под низкой аркой потолка плавали облака дыма. Вместо музыки по маленькому залу волнами прокатывались стук стаканов, громкий смех и голоса. Столы соприкасались углами как торговые шлюпы на причалах Темзы.
- Видишь парня у стены? - прошептал Форстер, перегнувшись через стол. - Посмотри на его прямую спину... а руки... пальцы длинные, тонкие как у девушки. Готов поспорить, у него все тонкое и длинное...
- У него грязь под ногтями, - пожал плечами Нэд.
Его забавляло наблюдать за мучениями друга — Форстер нервничал, то порывался подняться, то отводил в глаза в сторону, будто хотел забыть о приглянувшемся ему парне. Нэд не понимал его влечения к тонкокостным мальчишкам. Гораздо более притягательным Нэду казался человек в форме у барной стойки. Широкие плечи, военный мундир, огромные ладони. Интересно, есть ли у него мозоли? Так или иначе, Нэд не собирался проверять. Он не был уверен, что готов узнать это. Потому он позволил себе снисходительную улыбку:
- Что же ты не идешь к своему Адаму? Боишься быть отвергнутым? Давай загадаем — если ты разобьешь свои дорогие, подаренные дедом часы, мальчишка с грязной шеей сегодня уйдет с тобой.
Не оценивший шутку Форстер поднялся из-за стола.
Глава вторая.
Яркое небо Сирии ослепляло, как вспышка фотоаппарата — мгновенный шок и потеря памяти на короткий миг. Не похожее на небо Англии — белое, не голубое и абсолютно пустое, облака и тучи редко добирались до его высот.
Пустыня белела холмами, создавая впечатление края без конца. Этот край был свободным. В простейшем значении этого слова, потому что здесь правила необходимость. Хочешь жить - дойди до колодца. Простые условия, простые реакции. Здесь и сейчас. Воплоти себя немедленно, пока пески не поглотили тебя. Даже споры здесь проходили по иным законам. Срываясь порой из-за мелочей, спорщики готовы были вступить в бой, используя вместо оружия любой подвернувшийся под руку камень. Докажи, что ты существуешь. Про себя Нэд называл эти споры черно-белыми, сами арабы тоже представлялись черно-белыми картинками немого кино. Казалось, внутри, под их смуглой кожей тоже существуют бесплотные земли, вади, миражи и белые пятна. Вади были душа и сила воли, миражами мечты и желания, а в белых пятнах зыбучих песков исчезали неприятные неугодные воспоминания. Воспоминания, отравляющие душу и съедающие волю.
Арабов смешила привычка европейцев носить шляпы, они говорили, что христиане, собирающие пушки и самолеты, боятся сияния бога.
Профессор Хогарт царствовал в бывшей военной крепости хеттов в Каркемише. Склоны холма покрывали палатки и траншеи.
В обеденный зной профессор Хогарт пил чай и читал газеты — одна из немногих привычек, привезенных из Англии и сохраненных здесь.
- Современная битва при Кадеше? - усмехнулся Нэд, рассматривая заголовок.
Тучный пожилой профессор с нечесаной бородой и слезящимися под стеклами очков глазами удивленно моргнул. На деревянном табурете он старался сидеть так же прямо, как в кресле своего кабинета в лондонском университете.
Тряпичные стены палатки дрожали под натиском южного ветра. Одежда Нэда пропиталась потом и песком.
- Картер в роли Рамсеса второго, мы - хетты. Деньги лорда Карнарвона вместо легких и быстрых колесниц Рамсеса? - Собственное сравнение показалось забавным, и Нэд весело рассмеялся.
Сведенные брови Хогарта подсказали ему, что он не сильно ошибся — старик завидовал богатому финансированию египетских раскопок, с которым не могли сравниться дотации сирийской миссии британского музея.
- Тогда ваши с Ньюкомбом ночные вылазки... - Нэд заинтересовано склонил голову на бок — старый профессор был едва ли не лучшим игроком в ассоциации, которого он знал.
- Что наши вылазки?
- Мистерии? Оргии? Ритуальные попойки? Ритуальное самооскопление? Молодость. Чтобы почувствовать себя живыми, вам нужно рисковать, подогревая свою веру в себя и в окружающий мир, играя со смертью. Точно так же почитателям Таммуза нужно было регулярно видеть смерть и воскрешение своего молодого бога.
- Мы говорим о культе плодородия? - рассмеялся Нэд и потянулся к разложенным на столе глиняным табличкам.
Каждый из оказавшихся в его руках осколков мог принести открытие - точный список хетских царей, отрывок легенды, подобной эпосу о Гильгамеше, новую версию истории о потопе, подтверждение изгнания людей из рая или указать, где искать ноев ковчег.
Времена массовых крестовых походов остались позади, им на смену пришла эпоха индивидуальных крестовых походов. Пустыня была щедра на подарки, и европейцы привозили домой или грааль, или холеру. Хогарт нашел храм Артемиды, Вулли, с которым Нэд вместе готовил к изданию материалы по раскопкам в Каркемише, искал свой Ур. Картер, полагаясь на одну единственную табличку, перекопал долину царей в поисках своего единственного и неповторимого царя. И не важно было, что египетский фараон умер четыре тысячи лет назад — он жил в голове Картера, затмевая реальный мир.
Нэд пока точно не знал, что он ищет, но верил, что не уйдет из пустыни ни с чем.
Его размышления прервал резкий крик. На площадке перед профессорской палаткой столпились рабочие в грязных рубахах. Чтобы понять, что произошло, Нэду пришлось разогнать их. На западе, где три недели назад раскопали фундамент большого дома, находились наиболее глубокие ямы. Оттуда раздался полный отчаяния крик. Нэд был уверен, что не он один сорвался с места, и очень удивился когда достиг края большой ямы первым. Он определенно не был здесь самым быстрым. Арабам привычнее было рассекать песок. Тем более, он дважды падал, цепляясь за едва заметные протянутые над землей веревки. Дважды перевернул на своем пути установленные на штативах камеры и раз врезался в ящик с инструментами, расцарапав голень.
И все же он успел первым. Позади слышались взволнованные оклики. На дне ямы кричал и плакал человек, по пояс погребенный под досками. Нэд и прежде видел такое — почва просела, балки, удерживающие края ямы, завалились на рабочего.
Скатившись вниз, Нэд вцепился в одну из досок, проклиная свое хилое телосложение, малый рост — одному ему никак не справиться с завалом. Подоспевшие арабы, возбужденные, возмущенные и злые, скатились на дно ямы неорганизованной толпой, толкаясь и споря, они больше мешали, чем помогали. Раздавая указания, Нэд проклинал свое скудное знание арабского - выученные едва ли ни наизусть тома суфийской поэзии и десяток жаргонных словечек.
Когда несчастного спасли, он потерял сознание. Обе ноги были сломаны, над правым коленом из раны выглядывала кость. Передавая его из рук в руки, арабы подняли раненого из ямы.
В какой-то момент крики вокруг сменили интонацию, взволнованные возгласы обернулись ликованием. Кто-то протянул Нэду руку и буквально выдернул его ямы. Дружеские похлопывания по плечу были такими крепкими, что его шатало от них. Он улыбался чумазым людям и как умел нахваливал их скорость, сноровку и реакцию.

Война положила конец раскопкам. Каркемиш был заброшен, через его территорию проходил караван, доставлявший продовольствие турецкому форту. Картографическое общество платило вдвое больше британского музея за исследования пустыни.
Из-за низкого роста Лоуренса не взяли в регулярные войска. Понадобилась протекция Хогарта, чтобы остаться на востоке.
Стены каирского штаба военной и гражданской разведки были обклеены желтыми плакатами с которых взобравшийся на скалу лев, символизирующий старую Англию, призывал молодых львов — Новую Зеландию, Индию, Австралию и Канаду поддержать его в битве. С балкона штаба открывался отличный вид на форт Карт Бейн. Рассматривая его, начальник штаба Клейтон составлял приказы и письма.
Поражение в Галлиполи сделало англичан осторожнее и отодвинуло победу над турками на неопределенное время.
- Джемаль-паша хочет поднять все исламские народы против нас на Священную войну, - Клейтон прошелся по комнате и остановился у окна.
За одну из своих побед Клейтон получил в довесок к медали прекрасной работы шахматы из слоновой кости. Нэду нравилось разглядывать фигурки, в причудливых костюмах которых сочетались детали восточного и западного.
- Священную войну должен одобрить шериф Мекки потомок пророка Мухаммеда, - напомнил Нэд, доставая из шкатулки белого короля. На столе лежала карта, размеченные разными цветами территории Сирии, Хиджаза, Месопотами и Палестины напоминали внутренности жертвенного животного на алтаре. Нэд поставил белого короля на отметку Мекки.
Белый офицер встал на карту посреди Нэджа, отражая эмира Азиза. Две черные туры опустились на точки Дамаска и Медины, превратившись в крупные турецкие гарнизоны. Пешки стали гарнизонами поменьше. Вокруг белого короля появилась свита из его сыновей — самовольно Нэд назначил старшего офицером, средних двух превратил в конных всадников, младшего сделал пешкой. Костяные фигурки грели пальцы. Несколько раз белый король из Хиджаза и белый офицер из Неджа подходили к границам своих владений и встречались друг с другом. Ни разу им не удалось достичь соглашения. Их передвижения больше напоминали брачные танцы. Визит белого офицера в Египет принес больше результатов. Рассудив, что черно-белые фигуры неподходящее воплощение для английских сил, Нэд разместил в Египте стакан с цветными карандашами. Один из карандашей — смелый и неудачливый капитан Шекспир, уговорил неджийского эмира подписать договор с англичанами и погиб в битве между арабскими племенами.
Сколько иронии в имени и судьбе несчастного англичанина? Однофамилец великого сочинителя, возможно, он пришел в пустыню, чтобы сочинить свою собственную пьесу? А на деле нашел нелепую смерть. Битва между двумя арабскими племенами, враждующими сотни лет, битва, в которой убитым оказывается единственный присутствующий англичанин? Удивительная история, поверить в которую мог только тот, кто сам побывал в пустыне. Для цивилизованного мира она выглядела абсурдной, для пустыни вполне реальной. В песках необходимость по-своему переплетала законы логики и вероятности.
- Полная автономия и никаких контактов с иностранными державами без нашего на то согласия, - озвучил условия договора Клейтон.
Зря новобранцы сравнивали генерала Клейтона с его однофамильцем, американским кинокомедиантом — пожалуй, это было единственным что по-настоящему злило бывалого артиллериста. В армии с двадцати лет — он и о существовании кино знал лишь по наслышке.
Театр, который Нэд разыграл на карте, понравился Клейтону гораздо больше, чем результаты, которые принесла договоренность с арабами. Наличие договора ничего не изменило — турецкие караваны, снабжавшие продовольствием армию, по-прежнему беспрепятственно пересекали территории Неджа. А теперь еще возникла угроза священной войны.
- Шериф Мекки не может признать войну против англичан и французов священной, пока немецкий генерал командует турецкой армией, - сказал Нэд.
Турецкие правители умели давить — несколько месяцев назад Мекку взяли в блокаду. И если шериф Хусейн сдастся и признает войну против англичан и французов джихадом — Клейтону грозил бунт правоверных мусульман в Египте и в Судане.
С приходом Ллойда в кабинет Клейтона на карте Лоуренса появилась чернильница — нефтяная вышка на берегу Суэцкого канала. Взбунтуется Египет, англичане рискуют потерять власть над нефтяной скважиной. Будучи опытным финансистом, Ллойд собирался поддержать любое предприятие, лишь бы этого не случилось. Нэд невольно засмотрелся на белоснежную рубашку Ллойда. Белый воротничок и белые манжеты, из-под одного выглядывали часы «Патек Филип». Одежда была настолько чистой, словно Ллойд и не прошел вовсе по пыльным каирским улицам, а перелетел из своей комнаты отеля прямиком в штаб разведки. «Добыча нефти - наше будущее богатство», - говорил он, растягивая гласные на уэльский манер.
Естественным решением было желание договориться с шерифом Мекки. И нельзя было подгадать для переговоров лучшего момента, чем начало мятежа.
Четырехдневное путешествие по Красному морю напоминало средиземноморский круиз - днем жару разряжал морской ветер, ночью над головой мерцало яркое звездное небо. Аравийские берега напоминали крепость с высокими горными стенами.
Повсюду в Джиде виднелись следы упадка. Город так долго принадлежал туркам, что свержение турецкой администрации и упразднение порядков не привело жителей в восторг. Нэд прогулялся по базару среди лотков, над которыми кружили мухи, и убедился, что городские жители не горят желанием поддерживать восстание. Мятежники против турецкого ига могли рассчитывать только на помощь кочевников. Довольно ненадежная прослойка — жителей пустыни обычно мало что интересовало кроме защиты своего клана и вечных конфликтов с соседями.
Английское консульство располагалось на улице с перекошенными домами в квадратном здании с решетками на окнах. По стенам консульства разбегались трещины, в коридорах каменные полы застилили циновками, в кабинете Вильсона массивный дубовый стол, на котором среди бумаг стояла вазочка с засахаренными фруктами, единственный напоминал об Англии.
Вильсон был не высокого мнения о лидерских талантах шерифа Мекки Хусейна.
- Упрямый узко мыслящий старик, не способный просчитывать свои ходы.
- Его четыре сына... - Вильсон закинул в рот горсть фруктов и потер пальцы, стряхивая остатки сахара. - Честное слово, больше всего мне симпатичен младший — Зейд, простой и исполнительный малый. Но он четвертый в очереди на наследование, тем более, рожден от турчанки, вряд ли арабы воспринимают его всерьез. Старший Али, чахоточник, и этим все сказано — то вспыхнет, то погаснет. Два средних...
Вильсон почесал подбородок и кивком головы предложил Нэду попробовать сладости.
- Абдулла и Фейсал. Оба получили классическое турецкое образование — английский, французский, военная академия Константинополя. Оба успели примерить на себя мундиры генералов турецкой армии и побыть депутатами турецкого парламента.
- Мятеж против турок возглавляет турецкая элита?
- Если не по происхождению, то по воспитанию.
- Молодые эфенди, одетые в европейские одежды, которых долг закинул в пустыню, а происхождение поставило во главе полудиких племен кочевников. Хорошее начало, в духе местных традиций, - Нэд скривился — фрукты, которыми угощал Вильсон, показались пересахаренными. - Верить в Пророка - значит, верить, что человек может измениться. Кто раньше обтесывал дерево, лепил горшки, или был турецким генералом, найдет откровение в пустыне и поведет за собой арабский народ к свободе.
Вильсон неопределенно махнул рукой, показывая, что история о Пророках наскучила ему. Нэд не сдержался и выдал шутливое поучение:
- Чтобы восточная сказка заблестела всеми гранями своей яркой простоты, нужно с серьезным расчетом подойти к выбору Пророка.
Он раздумывал о связи пустыни и Пророков, вплоть до момента, когда увидел на городской площади, среди покосившихся домов и куч мусора приближающегося шерифа Абдуллу и его свиту. Принц на белом коне смотрелся величественно. Ритуальное оружие поблескивало в лучах солнца. Свита из бородатых воинов на верблюдах держалась на почтительном расстоянии. Традиционные приветствия перешли к восхвалению мудрости отца Абдуллы, великого мученика шерифа Хусейна. Вспомнили и восемнадцатилетний плен в Константинополе и возвращение в родную Мекку, разоренную, пришедшую в упадок.
Дом Абдуллы отличался простой обстановкой — ковры да подушки, резные шкафы да подносы с угощениями. Кофе подавали в фарфоровых чашках, подаренных полковником Вильсоном.
- Турки взяли Мекку в блокаду, - жаловался Абдулла. - Превосходят нас в оружии. Англичане обещали поддержку моему отцу.
- И как, по-вашему, должна выглядеть наша помощь? - спросил Нэд.
- Артиллерийская бригада в Рабеге могла бы защитить Мекку.
- Потребуется время, чтобы доставить в Рабег артиллерийскую бригаду. К тому же, английская бригада слишком громоздка, и даже если мы поспешим, вы не успеете доставить орудия к стенам Мекки, - все в Абдулле ему было неприятно — одутловатое, полное лицо, заплывшее жиром тело, высокомерные манеры. Он вовсе не был похож на воина, скорее напоминал Нэду ленивого торговца.
- Что произошло в Медине?
- Фахри-паша разбил войска моего брата Фейсала, - Абдулла театрально воздел руки вверх, - Фейсал бежал с аджейли и атеби в горы, оставив туркам на растерзание бен-али.
- Насколько я знаю, - вмешался Вильсон, - бен-али предали Фейсала и сдались туркам. А турки в очередной раз показали, что не прощают и безжалостно карают тех, кто посмел выступить против них. Как только военные действия закончились, Фахри-паша двинулся на Авали и перерезал в поселении бен-али всех женщин, детей и стариков.
- Этого не случилось бы, прояви Фейсал больше решимости, - воскликнул Абдулла. - Племена кочевников слишком самостоятельные. Многие из них не признают власть потомков Пророка. Мы выиграли бы эту войну еще год назад, если бы мой отец слушал меня, а не Фейсала! Мой план был замечательно продуман и обещал успех. Нужно было только пригласить на праздник в Мекку вождей арабских и турецких кланов, а затем взять их в заложники. Тогда мы приказывали бы всем племенам, как собакам. Наше слово стало бы для них законом.
Нечего говорить, план выглядел мерзким, но нельзя было согласиться, что такие действия обеспечили бы Мекке большое преимущество. Малыми затратами. Малыми силами.
- Какое решение принял шериф Мекки после поражения в Медине? - спросил Нэд. - Какой приказ отдал ваш отец? Почему он не отправил ваше войско в окрестности Медины, поддержать Фейсала? Поражение было вероятно, неужели у великого шерифа не было плана дальнейших действий? Или он недостаточно доверяет своим сыновьям, чтобы посвящать их в о свои планы?
В первую очередь ему хотелось сбить спесь с Абдуллы. Изрядно надоело его желание выгородить себя, очернив при этом брата.
- Наши войска нужны моему отцу, чтобы защищать священный город, - воскликнул Абдулла.
Вильсон еще что-то говорил о пушках, которые можно привезти по хиджазской железной дороге. Некоторое время араб и англичанин горячо обсуждали плюсы и минусы существования самой этой дороги. Нэду стало скучно.
Старший сын шерифа Хусейна Али производил более приятное впечатление, чем Абдулла. Прямые высказывания, горящий взгляд — порывистый, тридцатипятилетний мужчина с желтоватым цветом лица и уставшими глазами рвался в бой. Немедленно. Он то говорил об опасности, грозившей Мекке, то вспоминал об острой нехватке продовольствия и оружия у прячущейся в горах армии Фейсала. Сплевывая, проклинал коварство Фахри-паши, который не только убил ни в чем не повинных мирных жителей, но также назначил награду за голову его брата и поклялся преследовать отряды Фейсала, пока на намотает на копыта своих лошадей кишки каждого мятежного солдата.
Идея Нэда проехать по дороге паломников в обратном направлении — не в Мекку, а в горы, где скрывался Фейсал, удивила Али, но он вызвался получить у своего отца разрешение на путешествие чужеземца по Хиджазу.
Насколько мог судить Нэд, прислушиваясь к скороговорке арабского, стоя у стены телеграфа и рассматривая продвигающуюся по улице Джиды процессию нищих, разговор получился непростым. Мысленно Нэд записал на счет Хусейна недоверие к англичанам, чьей помощи он искал. Вместе с неумением командовать эти промахи делали Хусейна человеком, с которым трудно добиться успеха.
Вильсон объяснял паломничество Нэда тщеславием.
- Англичанам не хватает знаний. Ваша разведка вглубь страны и оценка численности и настроений повстанческих отрядов сделает вас незаменимым в каирском штабе и правой рукой Клейтона. Возможно, вас даже представят к награде, - подначивал он Нэда и при этом по-отечески советовал беречься от пуль.
Нэд покинул лагерь Али с двумя проводниками и почти без запасов еды и воды, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей вылазке. В который раз он подивился привычке арабов напиваться вдоволь у колодцев, а потом не брать в рот ни капли воды на протяжении шестичасового перехода. Разум европейца подсказывал, что это неправильный расход ресурсов и лишняя нагрузка на организм. Живущий внутри мистик был рад проверить собственные границы. Нэд не питал иллюзий насчет собственного тела, знал все свои слабости - при недостатке физической силы уповал на то, что в вопросах общей человеческой выносливости выигрывает сила воли. Ее он и хотел испытать, отказываясь от воды весь переход наравне с арабами. Через три часа езды по залитым солнцем равнинам язык начал прилипать к небу. Через четыре - горло саднило при каждом вдохе. Губы потрескались, и Нэд сомневался, что когда-либо сможет говорить. Последние мили он проехал как в тумане, сосредоточенно борясь с болезненным дыханием и покалыванием в носоглотке и легких.
Поднося мех с водой к губам около колодца, он почувствовал, что родился заново. Первый глоток принес мало облегчения, зато наполнил его гордостью и ликованием.
Пересекая земли бени-али, Нэд видел разрушенный Авали. От домов остались потемневшие стены, базарную площадь забросали тряпьем и мусором. Место выглядело покинутым много веков назад, похоже на города, которые находили археологи. Нэд удивился тому, как быстро светлый песок впитал кровь.
Проводники кляли вслух Фахри-пашу. Нэд вспоминал упреки Абдуллы и думал о том, что ни одному арабу не придет в голову обвинить Фейсала в гибели Авали.


Глава третья
Жители вади Сафра настороженно отнеслись к появлению чужаков. После короткой перестрелки между местными и его проводниками, Нэду удалось смягчить сердца жителей маленькой деревни деньгами. За два английских фунта его угостили жесткими лепешками, напоили водой и обещали проводить к отрядам эмира Фейсала. Коротконогий двенадцатилетний мальчишка, показывая путь, бежал рядом с верблюдом и норовил запустить руку в седельную сумку Нэда.
Лагерь арабской армии напоминал стоянку большого племени кочевников. На плодородных берегах вади Сафра, между кустами тамариска раскинулись сотни шатров. Здесь собралось около тысячи людей. И лишь у каждого десятого была винтовка. Несмотря на это, бедуины были полны решимости:
- Мы не успокоимся, пока последний турок не уберется с нашей земли! - били себя кулаками в грудь вожди мелких кланов.
Каждый шериф, присягнувший на верность Фейсалу, привел с собой от двадцати до семидесяти солдат. Все они были бедны, и война стала для них единственным прибыльным делом - впервые изголодавшиеся кочевники получали регулярный доход.
- Я служил в турецкой армии, - басил широкоплечий воин. - Кормили впроголодь. Пороли. Не платили. Дом годами не видел.
- Фейсал платит за воина два фунта, за воина с верблюдом - четыре, - вторил ему беззубый нищий, один из шерифов атеби.
- Великие времена наступили для аджейли! - подхватил человек в рваной рубахе. - Турки у нас овец отобрали, верблюдов для своих солдат забрали... Если бы не Фейсал, пришлось бы мне с протянутой рукой ходить...
У Нэда была отличная память — он легко запоминал десять страниц текста почти дословно после первого прочтения. Чтобы составить доклад о войске Фейсала, ему не нужно было вести заметки — регулярные записи в блокнот стали данью традиции. Сидя вечерами костра, он составлял отчет об арабской армии и думал о ее командире.
В великолепной, но значительно потрепанной дорогой одежде Фейсал выделялся среди своих людей. Выделялся своей белой кожей, унаследованной от матери черкески. Тонкими благородными чертами лица. Медленным и тихим говором. Сдержанными движениями.
Роль Пророка очень шла ему.
- Зачем ты здесь англичанин? К чему все твои записи? Какой в них смысл? Не нужно писать о нас книги, дайте нам пушки, и мы будем гнать турок до Константинополя! - прервал его размышления Мавлюд, адъютант Фейсала. Широкоплечий воин, прошел закалку службой в турецкой армии и едва не поплатился жизнью за попытку поднять в ней мятеж.
Каждый день Нэд слышал о том, что прячущимся в горах отрядам не хватало не только оружия, но и продовольствия.
- Почему великий мудрейший Фейсал не попросит своего великого отца и братьев прислать его войску, сражающемуся против турок под знаменами Мекки муку и рис? - сетовал шериф атеба с покрытым оспинами лицом.
- В прошлый раз мешки пришли полупустые, а винтовки были с поломанными затворами, - сокрушался другой шериф.
- Правда, что Фахри-паша окружил нас со всех сторон?
- Да благословит бог добрых и честных жителей вади Сафра за то, что помогают нам мукой и кофе, - напоминал имам, прикрываясь от солнца зонтиком. - Благословит бог наших ловких охотников за то, что ловят в горах газелей и зайцев.
На ужин в палатке Фейсала подавали пирожки, присланные его бабушкой из Мекки. Что само по себе доказывало, что блокада Фахри-паши не была такой плотной, какой казалась. Размышляя о том, почему его отец и братья отказывают ему в помощи, Фейсал почти не притрагивался к еде.
Единственным подарком, который эмир не мог оставить без внимания, были сигареты, регулярно прибывавшие из Мекки. Курил Фейсал много и с удовольствием, каждый раз затягиваясь как в первый. Иногда Нэду казалось, что за клубами дыма он прячется от собравшихся в его шатре людей.
- Видит бог, никто так не предан эмиру как я, - склонив голову, говорил вновь прибывший шериф из окрестностей Медины. - Для меня честь, если в твоей армии будет служить мой старший сын...
- Рад слышать твои слова, - Фейсал устало моргнул. - Уверен, твой сын незаменим в бою. Но меня больше беспокоит твоя торговля с турками.
- Это дела денежные и низкие, без которых, к сожалению, мне не прокормить мою семью. Но мудрейший эмир должен знать, что сердце мое принадлежит великой мечте о свободе. Как и ты, я хочу прогнать турок с наших земель!
- Отдай мне всех твоих сыновей, - прищурился Фейсал. - Я хорошо заплачу, тебе не нужно будет продавать туркам молоко и сыр.
Горец качал головой, поглаживал бороду, прикидывал, подсчитывал, торговался.
«Как он это выдерживает?», - спрашивал себе Нэд, следуя за Фейсалом на следующий день по лагерю. Позолотив водную гладь, солнце ползло к закату, длинными тенями расчертив влажную рыхлую землю вокруг шатров.
- У меня пропал мех с маслом, - жаловался низкорослый шериф атеба. - Видит бог, его украли...
- Я поделюсь с тобой своими запасами, - не дал ему договорить Фейсал. Не часто эмир сталкивался с проблемами, которые можно было разрешить проявлением доброй воли — поделившись своим или оказав сочувствие.
- Шериф Ахмед, три дня назад у вас сбежали два раба? Удалось найти их? - спросил Фейсал пьющего кофе у своего шатра старика.
Польщенный вниманием потомка Пророка, араб сокрушенно покачал головой и благодарно улыбался:
- Не поймали мерзавцев. На все воля бога.
- На все воля бога, - согласился Фейсал.
Эмир Фейсал был выше Нэда на голову. В лучах садящегося за гору солнца его высокая фигура отбрасывала длинную тень на серую землю. Подойдя ближе, Нэд бездумно любовался тем, как его собственная более короткая тень сперва соприкасается, потом прижимается, а затем и вовсе растворяется в длинной тени эмира.
В это время пожилой араб с застаревшими пятнами крови на одежде жаловался Фейсалу:
- Видит бог, я пришел к тебе, потому, что ты борешься за правое дело. Присягнув тебе на верность, я искренне поклялся забыть о кровной вражде, пока последний турок не покинет Хиджаз. Видит бог, я всегда держу слово. Но подлый, бесчестный, лживый Азиз ибн Гасим нарушил все законы, от людей и от бога. Предал и убил моего сына.
- Это серьезное обвинение. У тебя есть свидетели?
- Нет! Негодяй говорит, что мой сын сбежал к туркам в Медину! Богом клянусь, мой сын никогда не был трусом и предателем.
- Если он мертв, я буду искать убийцу так, как искал бы убийцу моего брата. Если он сбежал, я потребую, чтобы ты наказал его, - пообещал Фейсал.
Во многих спорах невозможно было вынести немедленное решение. Фейсал выслушивал спорщиков, скрестив руки на ритуальном кинжале, а потом объявлял наказание. Дважды справедливость наказания казалась Нэду спорной, вина - труднодоказуемой, а дело и вовсе запутанным. Но разве мог великий потомок Пророка позволить себе сомневаться? Его людям нужна была уверенность. Они шли за легендой. За идеей. За миражом.
После ужина, когда шерифы покидали шатер Фейсала, ненадолго Нэд оставался с эмиром наедине. В короткие моменты затишья Фейсал позволял себе расслабиться - тушил свою неизменную сигарету и откидывался на подушки. Сидя на расстоянии пяти шагов Нэд наблюдал, как медленно вздымается и опускается грудь лежащего неподвижно принца.
В полночь наступало время выслушивать отчеты разведчиков и составлять план ночных вылазок.
План действий Фейсал объяснял, набрасывая схему палкой на земле. Мишенями для полуразбойничьих набегов становились турецкие заставы, цепью растянувшиеся вдоль железной дороги. Гарнизоны в двадцать человек и два-три пулемета делали их легкой добычей для маленьких семейных отрядов на быстрых верблюдах. Целью нападения были запасы еды и оружия.
- У источников большой отряд солдат Фахри-паши, - тараторил худой и юный разведчик. - Пять тысяч. У них пять самолетов. Сто пушек!
Перечисляя вооружение противника, он размахивал руками. Мавлюд, вместе с Фейсалом и Нэдом выслушивающий фантастический доклад, скрипел зубами от злости и поглаживал раскрытой ладонью рукоять кинжала, всем своим видом показывая, что, будь его воля, он бы собственноручно отрезал лживый язык парня.
- Вам не хватило кофе? Или рядом никого не было, чтобы разбудить тебя от приснившегося кошмара? - пошутил Фейсал, но его глаза не смеялись.
Парень тряхнул головой и заново принялся описывать мощь врага - выходило, что турки были вооруженны в разы лучше, чем англичане под Галлиполи.
- Где твой брат?
- Вчера он ушел домой.
К сожалению, теперь парень говорил правду, и такое положение вещей не было редкостью. Мало кто из бедуинов хотел служить вдали от родного селения. Несмотря на явную выгоду от войны, они рассматривали мятеж как долгосрочное предприятие. Как строительство канала. Война никуда не убежит. Это вовсе не означало, что они не понимали идею восстания. Нэд не раз видел как шерифы и простые пастухи приносили Фейсалу клятвы верности, с пылом, азартом и со слезами на глазах. Все они ненавидели турок и желали им самой ужасной смерти. Но, наученные голодом и нуждой, знали, что простые потребности тела нельзя откладывать на завтра.
Целиком и полностью с маленьким исключением армия Фейсала состояла из бедуинов, первым делом которых всегда была защита своих территорий от чужаков. От турок и от соседей, с которыми они теперь сражались бок о бок. Бывших конкурентов за пастбища объединила общая ненависть к тем, кто мог отобрать у них и пастбища, и скот. Способна ли ненависть к туркам объединить бедуинов с европейцами, чьи верования и образ жизни отличались от их? Нэд заметил, как пренебрежительно арабы относились к армянской семье, единственным христианам, постоянно следовавшим за Фейсалом. Трое армян, переживших резню в Киликии, держались днем особняком, вечерами одного из них Фейсал приглашал в свой шатер. Раз в три дня армяне монотонно, без выражения рассказывали о трагедии восьмилетней давности:
- Турецкие солдаты окружили город со всех сторон. Сначала они взяли самых сильных и молодых. Связали их, обложили хворостом и подожгли. Мою мать и других женщин загнали в церковь и отдали солдатам. Их изнасиловали, а потом закололи штыками. Детей вывели на площадь, построили в ряд, голова к голове, по росту. А потом делали ставки, скольких можно убить одной пулей, если выстрелить в затылок крайнего.
От описанной картины на Нэда нападало оцепенение, арабские вожди приходили в яростное возбуждение — вскакивали со своих мест, обнажали оружие, сыпали проклятьями и угрозами. В этот миг они от всей души жалели рассказчика, что не мешало на следующий день многим из них толкать и пинать армян при любой возможности, указывая на их место в конце каравана.
В один из дней, когда небо над вади Сафра побелело от солнца, как песок в пустыне, Нэд стал свидетелем наказания. Раньше он лишь слышал, что в арабской армии, как в турецкой, в ходу телесные наказания, но сегодня впервые увидев. Он не разобрался толком, в чем было дело, слышал лишь спор двух шерифов о том, как следует покарать провинившегося солдата. Один предлагал выпороть, второй настаивал на пятидесяти ударах по пяткам. В итоге несчастного уложили на землю, закрепили его ноги в петли, прикрепленные к двум палкам фалаки. Двое крепышей подняли фалака, над землей, вздергивая вверх пятки наказуемого. После пятидесяти ударов тонкими прутами, стопы бедняги превратились в кровавое месиво.
Возможно, любой другой европеец на месте Нэда отвернулся бы, не стал смотреть. Возможно, даже возмутился, но Нэд не отвел взгляд.
Проведя несколько дней в лагере, Нэд познакомился почти со всеми вождями и отцами больших семейств. Главы кланов жили в шатрах, в их владении обычно был верблюд или мул. Вокруг палаток спали слуги и другие члены клана. Лишь один шатер выделялся среди других. У старика, обитавшего в нем, не было воинов, не было даже слуг. Он мало походил на бедуина, его одежды хранили следы богатства так же, как и платье Фейсала. Живя в шатре, достойном эмира, он не принимал участие в военных совещаниях. Наоборот, если навещал Фейсала, делал это когда эмир оставался один. Подгоняемый любопытством Нэд подгадал момент, когда Насир был у Фейсала, и вошел внутрь. Мавлюд, отдыхавший в тени шатра эмира, скривился и, сплюнув сквозь зубы, выругался:
- Насир мерзкий сириец. Земледелец из Дамаска. Один из общества «Фетах». Прячется у Фейсала, с тех пор как Джемаль назначил цену за его голову.
Сирийца будто смутило появление англичанина, и он поспешил уйти.
Дамаск? Нэд вспомнил, что год назад, на стадии подготовки мятежа, когда Абдулла посещал Каир и вел переписку с англичанами, Фейсал жил в Дамаске.
«Каково это - находиться длительное время в тылу врага?», - в душе Нэда вспыхнул азартный интерес. Перебирая в памяти факты из биографии Фейсала, он подумал, что у Фейсала накопился большой опыт игры на чужой территории. Тот, кто провел детство и молодость в плену, наверняка умел хорошо притворяться и хитрить.
Высказывая сочувствие казненным сирийцам, Нэд надеялся выведать что-то о жизни Фейсала в Дамаске. Поговаривали, многие из казненных членов тайного общества были близкими друзьями шерифа Хусейна и принимали Фейсала в своих домах. Кажется, Джемаль-паша заставил Фейсала смотреть на казни его друзей? Сейчас Нэд отдал бы руку на отсечение, лишь бы услышать эту историю от Фейсала и узнать о его страхах.
Но, видимо, школа Константинополя с ее вынужденным притворством накрепко въелась в кровь Фейсала, потому в ответ на сочувствующие слова, он заговорил о политике:
- Сирийцы добивались протектората Франции. Хотели прогнать турок, чтобы подчиниться Франции. Трусы боялись брать в руки оружие, рассчитывали избавиться от турок силами французов. Они стремились не к свободе и арабскому государству, а лишь хотели сменить хозяев. По сути, они были предателями. А их речи и дела противоречили освободительному движению.
Нэд все еще гадал, какие на самом деле чувства испытывал Фейсал по отношению к событиям в Дамаске, но вождь арабов пожелал говорить о другом, ясно давая понять, что вместо того, чтобы думать о прошлом, стоит обратить взгляд в будущее.
- Сейчас мы гордимся дружбой с англичанами и нуждаемся в вашей помощи. Но мы не подданные Англии. У англичан тяга к пустынным землям. Однажды, возможно, Аравия покажется им ценной и они захотят обустроить ее. Ваше благо и мое благо могут быть различны. А насильственное благо, как и насильственное зло, заставляет людей плакать от боли. Не сочти за обиду, но люди слишком слабые и подчиняются своим желаниям. У нашего народа будет характер хромого калеки, пока он не встанет на собственные ноги.
Понять и поддержать Фейсала было легко и приятно - Нэд говорил о будущих победах и взятии Дамаска, испытывая при этом волнение, какое испытывал перед началом раскопок, оглядывая пустынные холмы, под которыми рассчитывал обнаружить сокровища, древний город или святилище. В каком-то смысле войско Фейсала виделось ему таким древним городом - если его отчистить от песка и грязи, оно засияет во всем своем великолепии.